– Вика, я всё объясню… – начал он. – Успокойся. Хотя… когда ты злишься, становишься ещё красивее! – И вдруг обхватил губами мои губы и прижал меня к себе. Наглец!

Меня аж подбросило. Адреналином в крови или яростью в темечко. Я дотянулась до серебряной вазы на бесполезной полке и бамц – заехала произведением ювелирного искусства Михаилу по голове. Удав выпустил меня и схватился за затылок.

– А так ещё больше нравлюсь?! – рыкнула я.

– Вика, ты с ума сошла?

– Да! – Я отбежала к своей комнате и заявила из дверей. – Всё! Я ухожу. Развлекать шефа в отпуске не в моих правилах! Веселись сам! И вообще, к твоему сведению, я не собиралась проработать у такого удава, как ты, больше месяца, я просто спасала Дашу!

– Дашу? – моргнул он, всё ещё держась за голову. – Какую Дашу?

– Вот оно – твоё отношение к людям! – рявкнула я. – Она отпахала на тебя полтора года и плакала на моём плече каждую пятницу из-за твоего самодурства! А ты – «какую Дашу»? Для тебя люди – это станки с номерным знаком! Аппараты на конвейере! Это способ, инструмент! А я-то думала, что ошиблась… Нет, всё так и есть: ты – удав, биоробот, тиран, железяка!

Михаил покрылся красными пятнами. И тут в дверь настойчиво начали звонить, заколотили кулаками:

– Откройте! Ouvrez[32]!

Я была ближе к выходу и провернув защелку, дёрнула дверь на себя. Михаил мгновенно подскочил ко мне, схватил за запястье:

– Ты никуда не уйдёшь! Я не отпускаю тебя!

– А у тебя больше никто не спрашивает! – ответила я.

В квартиру ввалилась Даха с растрёпанными волосами и Маню, здоровенный француз, больше похожий на норвежского медведя своими пшеничными космами, красноватым лицом и русой с рыжинкой короткой бородой.

– Вика! Я поняла, что-то случилось… – крикнула Даха, но, заметив удава, инстинктивно отшагнула к мужу, кашлянула и сказала приглушённо, словно наткнулась на полтергейста, которого экстрасенсы якобы вывели насовсем по предоплате: – Здравствуйте, Михал Валерьич…

– Здравствуй, Дарья, – так же опешил удав.

– Tenez la porte, – приказала я вновь прибывшим на французском. – J'ai juste à prendre ma valise et je m'en vais avec vous[33]!

– Что ты сказала? – крикнул Михаил, красный, как рак. – Вика!

Я не обратила на него внимания, быстро сгребла вещи в чемодан, плюнув на служебный ноутбук, телефон и с барской руки подаренные туфли.

– Вика, что ты делаешь?! – встал в дверях удав. – Мы не договорили! Ты меня выслушаешь!

Я не ответила и пошла на него с чемоданом, как таран. Удав обернулся в коридор:

– Дарья, проходите, нам нужно поговорить с Викторией. Закрывайте дверь.

– Нет, Михаил! – вдруг выкрикнула Даха. – Раз Вика сказала, что мы уходим, значит, мы уходим! Тут вы больше не командуете!

– Ми-а-ил?[34] – вдруг пробасил Маню.

– Да, я – Михаил, – удав повернулся к французу, и я проскользнула мимо него в коридор. – Постой, Вика!

У меня дыхание сбивалось. Я обернулась: он даже не сожалел, просто был зол, а я… Слёзы выступили на моих глазах.

И вдруг громадный Маню шагнул вперёд и спросил у Дахи очень грозно на английском, видимо, чтобы и удав его понял:

– Тот самый Ми-а-ил, который не отпускал тебя в отпуск и говорил, что наша свадьба его не касается?!

– Да… – промямлила Даха.

– Тот самый, из-за которого у тебя в России вечно глаза были красные?

– Да…

Удав растерялся и замешкался, а Маню сузил глаза и со словами:

– Значит, Бог существует, – со всего маху врезал тому в челюсть.

Миша полетел в противоположную сторону. Моё сердце дрогнуло, и я, ахнув, бросилась к нему. Но Маню поймал меня, развернул и подтолкнул вслед за Дахой вон из квартиры. Легко, как пушинку, подхватил мой чемодан. Дверцы лифта раскрылись прямо перед моим носом, а ветер захлопнул позади дверь в апартаменты, поставив жирную точку. Я обернулась. Маню снова подтолкнул нас вперёд и пропел густым басом начало Марсельезы:

– Allons les enfants de la Patrie, le jour de gloire est arrivé![35]

* * *

Что. Это. Было?!

Я сидел на полу, тупо уставившись на захлопнувшуюся дверь. Голова гудела, как сбесившаяся кофемашина. Мысли путались. Откуда тут Дарья взялась с этим австралопитеком?! Я потёр челюсть: кажется, зубы на месте. Хоть и ломят. Зазвонил телефон. Вика?!

Я поднялся, качнувшись. Споткнулся о вазу восемнадцатого века, ругнулся от души. Потёр затылок и поплёлся к кухонному столу. Это был Вениамин. К чёрту! Не стал брать. В груди было пусто и как-то муторно, словно я правда виноват. На поверхность из подсознания выползло неожиданное: «Хорошо, что Вика не за рулём, мама разбилась как раз на эмоциях после ссоры с отцом. Эмоции – зло, ненужная функция организма!»

Только куда девать то, что творилось в душе? Зачем мне это?! Я не просил!

Я ударил кулаком по столу – мобильный подскочил, чашка упала на пол и разбилась. Мелкий осколок царапнул мизинец на ноге. Я смотрел на набухающую на собственной коже крошечную каплю крови, а перед глазами появилась Вика из нашей ночи – счастливая, страстная, нежная, расслабленная и такая вся… моя. Показалось, навсегда… Вспомнил ненависть в её глазах пять минут назад, и руки задрожали сами. Навыдумывала, наговорила… Как она могла?!

Я растерянно посмотрел на стены, на дурацкое солнце, палящее в окно. Сообразил, что надо вынуть осколок из ступни. Зажал порез пальцем, потом салфеткой.

И понял, что вообще больше ничего не знаю.

Упорядоченный, правильный, рациональный мир вдруг полетел к чертям. Точнее, не вдруг, а с постепенного разгона, который начался почти месяц назад – в день, когда Вика вошла в кабинет, и от того, как она красива, в душе ёкнуло. Надо было сразу сказать: «До свиданья, вы нам не подходите!». Но чёрт, мне стало интересно. И проклятые красные туфли! Катя, моя репетиторша-студентка по английскому, такие носила, когда я был ещё мелким, до интерната. Я влюбился в неё по-мальчишески, потому что Катя была красивая, сексуальная и весёлая, слегка без башни. Говорила: «Да плевать на оценки, разве ты умрёшь из-за двойки, ведь нет? Подумаешь, папа будет ругаться – у него такая работа. Мама тебя любит, даже если ты не отличник, а мы с тобой занимаемся просто, чтоб ты болтал и понимал всех-всех, когда отправишься в большое супер-путешествие, понял, Мишутка?». С Катей я правда заговорил, хотя до этого был «ни бэ, ни мэ», я – не гуманитарий ни разу. Как же я ждал этих 16:00 вторников и четвергов! Потому что Катя была свободной до чёртиков. Как и Вика… Отец её уволил. До сих пор жаль.